На протяжении истории Кубани советского периода здесь существовало искусство «провинциальное», представляющее собой слабое повторение того, что создавалось в Москве и Ленинграде. Были здесь свои реалисты и соцреалисты, уступающие столичным в оригинальности и профессионализме, свои представители «сурового» стиля и одиночные варианты андеграунда. Положение изменилось на рубеже восьмидесятых годов, когда социалистический реализм перестал был единственным «правильным» направлением, и произошло возвращение русской культуры в русло мирового художественного процесса. Именно в это время лидирующее положение в культуре Кубани (помимо традиционной музыки) заняло изобразительное искусство, в котором произошел своего рода «взрыв», характеризующийся необычной динамичностью и стилевой разнородностью. Главенствующее место среди пластических искусств заняла живопись. Именно в ней и проявилось то самое характерное, что отличает искусство Юга России. Одним из лидеров этой новой живописности становится Алексей Паршков.
Художника рождает почва, ее дух. А Кубань всегда несла в себе энергию различных культур Запада и Востока. Эта особенность неожиданно совпала с эстетикой постмодернизма, воспроизводящего любые художественные стили. Уже к началу 90-х годов возник «генетический код» пластической и живописной культуры юга России: преобладание цвета над формой, декоративность и монументальность, компоновка плоскости с учетом законов синестезии, слабо выраженный социально-политический контекст. Аполитичность большинства художников Кубани, отстаивающих право на автономное, самодостаточное существование, аналогична позиции хуторянина, живущего заботами об урожае.
Наиболее яркими, пассионарными явлениями в изобразительном искусстве Кубани явились «почвенные» тенденции, в которых воплотились стремления к антиглобалистским и, на первый взгляд, антикреативным процессам. Многие художнки, очень разные по языку, возрасту, профессионализму, образованию являются защитниками своеобразного быта, культуры, истории, нравов Кубани. Они воплощают в своем творчестве тоску интеллектуалов XX века по природному, целостному, патриархальному миросозерцанию – тоску П. Гогена, Ф. Искандера, В. Лихоносова, В. Распутина, С. Параджанова, каждый из которых творит свой миф. Все они не удовлетворяются унификацией человеческой жизни, характерной для современной цивилизации и поп-культуры, и обращаются к архетипам древних традиционных культур, в которых преобладает опыт соборности и диалог с первоначалом.
Воображение, инсайт, созерцание, интуиция, как формы познания, свойственные мифологическому мышлению и активно используемые представителями постклассической философии в лице Ф. Ницше, А. Бергсона, К.-Г. Юнга, М. Хайдеггера, постструктуралистов для рождения новых смыслов, оказались абсолютно необходимы современному художественному мышлению, столь же склонному к выражению иррациональных аспектов человеческого бытия. Дионисийская стихия, вырвавшаяся из лона Великой Матери Земли, дала новую жизнь современному искусству юга России, которое, будучи привитым различными культурно-цивилизационными (как западными, так и восточными) концепциями, дало побеги своего собственного, «скифского» искусства. Иначе говоря, можно сказать, что в последние двадцать лет активно шло формирование самобытной региональной культуры Кубани. Формирование это и приняло характер «взрыва», после которого произошло определенное затухание и закрепление сознательно найденных или случайно полученных черт.
В работе «Культура и взрыв» М. Лотман рассматривает культуру как коммуникативную систему, в которой наличествует как минимум два языка. Ее развитие может происходить по двум стратегиям: как постепенное эволюционное изменение и как «взрыв», который превращает несовместимое в адекватное, непереводимое в переводимое. К ряду явлений и феноменов искусства, которые возникают из сочетания разных скоростей развития – постепенных и «взрывных» процессов – относится и современное изобразительное искусство Кубани, сформировавшееся в течение последних 20-25 лет.
Среди художников, которые в своем творчестве сумели сочетать как эволюционный, так и «взрывной» пути развития искусства является заслуженный художник РФ, стипендиат Российской Академии художеств Алексей Паршков, в творчестве которого сплелись черты традиций и новаторства, национальное и интернациональное, креативное и консервативное. В своем творчестве он выступает как полистилист, который создает как фигуративные, так и абстрактные композиции.
Он из тех художников, которые работают со стихиями земли, воды, воздуха. Происходящее на его холстах созвучно космическим процессам на солнце, далеких планетах, белых карликах и черных дырах. Но это далеко от фэнтези и научной фантастики. Паршков отказывается от норм и посланий современной цивилизации ради утверждения идеалов традиционных земледельческих культур. Подобно Николаю Федорову, он стремится воскресить души ушедших, «тени забытых предков». В своих произведениях он создает мифологическую и утопическую картину мира. Но без утопии, то есть без идеала, нет развития, мир только воспроизводится.
Его художественная модель основана на актуализации представления о нелинейности времени, что позволяет репрезентовать художественный опыт прошлого и заниматься поисками аутентичности, опираясь не на сиюминутные социокультурные явления, а на символические архетипы.
Аексей Паршков пишет большие тематические полотна, выходящие за рамки станковой картины и приближающиеся к монументальным панно. Они, как правило, плоскостные и декоративные, обобщенностью и лаконизмом тяготеющие к архаике. Во всех работах присутствует общий, иконографический подход. Монументальность поз жителей кубанской станицы подобна молитвенному предстоянию святых в византийском и древнерусском искусстве. Но предстоят они перед солнцем, небом, космосом. Они позируют так, как будто выполняют магический ритуал.
В своих произведениях художник создает символический образ родной земли, но не летопись, а эпос. Его интересует не столько история, в частности история казачества, сколько жизнь Человека на Земле.
Мандальное построение, сочетающее объем с плоскостью, использование обратной перспективы с элементами прямой и аксонометрии, позволяет, как бы вобрать в круг влияния произведения и зрителей. Художник словно приглашает к диалогу. В картине «Свадьба» идеальный зритель – гость на крестьянской свадьбе, в «Молодом вине» – собутыльник, которому налит второй бокал, изображенный на переднем плане, в «Концерте под дикой грушей» – слушатель музыки. Есть определенное и парадоксальное сходство картин краснодарского мастера с композиционным ходом Диего Веласкеса в «Менинах», где зритель оказывается на месте короля, перед которым склоняются все персонажи.
Зритель на месте короля, царь Вселенной и мера всех вещей – главная идея философской мысли Нового времени. Перед картинами Паршкова зритель находится на своем собственном месте, но он чувствует себя словно перед иконой. Использование обратной перспективы позволяет художнику добиваться эффекта легкого «движения» персонажей на зрителя, который таким образом «слышит» голоса «забытых предков». Картины кубанского художника – это окна в иной, не сегодняшний мир. В этом мы видим воплощенную в образах философскую мысль XX – начала XXI веков: человек перестал быть центром Вселенной и мерой всех вещей.
Его герой – это человек соборный, живущий в условиях единого фольклорного времени. Втягивая зрителя в круговые временные циклы, художник преодолевает характерное для западной антропоморфной эпистемы представление о конечности человеческого бытия. Человек, дерево, трава, цветы, камни, животные, птицы – все это часть всеобщего целого. Паршков не преувеличивает ценность отдельной индивидуальной жизни (за редким исключением в портретах близких). Жизнь и смерть рассматривается в их сущностном, коллективном аспекте. Поэтому так часто изображается семья, представленная тремя поколениями.
Исключительная сила идей Паршкова в его глубокой народной основе, в связи с элементами древнего космоса: едой, питьем, плодородием, рождением, смертью, любовью. Его герои – жители станицы Корсунской, быт и бытие которых нераздельно, природно и космично. Это дети земли, живущие по ее простым законам. Стихийно-витальное их существование оказывается одновременно и разумным. Они косят сено, убирают картошку, сидят за праздничным столом, доят коров. В этом есть большая доля поэтизации патриархального уклада жизни кубанских жителей. В эпос привносится лирическое, глубоко интимное начало. Действие на картинах и литографиях часто происходит, словно между небом и землей, фантастическое внедряется в бытовое.
У Паршкова женщина – это всегда русалка, мифологический персонаж. Она не принадлежит нашему миру. Лиризм – основное качество женских образов мастера, который дает им нежные имена – Катенька, Машенька, Мария. Их реальные прототипы (соседки, дочери и жены друзей и знакомых) не всегда узнаваемы, но всегда символичны. Это кубанские «Мадонны», показанные в пору юности или в расцвете своей красоты. Художник изображает их в интерьере хаты, на веранде, под яблоней или у колодца. Он создает целые серии женских образов, часто представляя их в виде лесных русалок или «курочек».
«Кубанский» натюрморт у Паршкова выражает сакральные функции. Он репрезентативен и иконографичен. Нет ни одного из даров земли, что в изобилии произрастает на Кубани, который бы не был запечатлен на его картинах: тыквы, редис, груши, яблоки, картофель, помидоры, огурцы, чеснок, лук, зелень, виноград, караваи хлеба, пасхальные куличи. Домашняя утварь: глечики, макитры, кувшины, рушники, бутыли с вином и самогоном, мешки, всегда чем-то наполненные, корзины, мотыги, грабли – словом, все то, что окружает крестьянина в его повседневной жизни, представляет своего рода литургию. Приобщение к дарам земли воспринимается как прикосновение к мистическому таинству жизни. Барочные по обилию предметов, они не только формально, но и содержательно монументальны. Зрительно увеличивая предметы и приближая их к переднему плану, художник добивается музыкально-симфонического «звучания» поверхности холста, несущего энергию щедрой и обильной кубанской земли.
Пейзаж – редкий для художника жанр, ибо он смотрит на мир не глазами фотографа, а глазами философа, для которого нет деревьев, а есть Мировое дерево, нет реки, а есть Лета.
Паршков из тех художников, которые активно работают с языком искусства. Всякий раз он ставит различные пластические задачи, соответствующие различным смыслам. Диапазон его творчества – от реализма и неосимволизма до лирической абстракции. В этом смысле он вполне постмодернист. Его интересует процесс работы не меньше, чем результат. Одна и та же картина, начатая как реалистическая, может трансформироваться в символическую и беспредметную, и наоборот. Деформируя натуру, Паршков ее сознательно дематериализует. Развивая в своем творчестве традиции русского символизма и французской живописи начала и середины XX века (Анри Матисс, Пьер Боннар), православной иконы и фрески, Паршков создает свой «кубанский» стиль.
По отношению к существующей власти и разного рода политическим и эстетико-идеологическим лозунгам Паршков всегда занимал место странное. Его всегда были готовы использовать в своих целях то сторонники «деревенского» искусства и литературы, то современные московские «славянофилы» и патриоты кубанского казачьего края, то разного рода эзотерики-экстрасенсы, то кришнаиты и прочие «восточники». Но все обращали внимание на некую народную правду, проистекающую из картин Паршкова. Автор не связывает себя с какой-либо идеологией, политическим учением, Паршков остается в рамках гуманистического человеческого измерения. Но его не интересует озабоченная своими сублимациями личность перед лицом социума и даже космических сил. Его герои – это и есть сами представители этих сил, стихий травы, солнца.
Художник полагает, что без влияния на современную все более урбанизирующуюся цивилизацию патриархальных земледельческих культур существование и сохранение человека как культурного и даже биологического вида остается проблематичным. Ритуалы, связывающие человека с природными циклами, оказываются и разумными, ибо основаны на идее продолжения жизни. Он убежден, что оборвать зависимость человека от природы – патология. Его герои настолько нравственны, насколько нравственной может быть трава или животное, включенное в вечный круговорот жизни. Если молодой Паршков в своих графических работах выносит приговор, то в последние двадцать лет, как состарившийся Саваоф, в любви простирает он руки в защиту своих детей. А его дети – кубанские казаки, китайцы, негры, чукчи – словом, человечество.
Татьяна Соколинская, искусствовед,
член Общероссийской общественной организации
историков искусства и художественных критиков (АИС)